Этим текстом Братва забивает вам стрелу

именем

Евгений Вышенков постоит рядом на вашей стороне

братвы


Когда патроны закончились, а 90 процентов братвы положили свои рогатые головы, то выжившие будто опомнились. Они вспомнили свое славное советское детство. Живые вновь превратились в людей и присягнули уже сильному государству. Более того, они стали такими же агрессивными патриотами, как в своей спортивной юности. Сегодня они преданы иконе и престолу. Но не расслабляйтесь – мафия только сделала вид, что сгинула. У нее длинная воля и долгое терпение.

десятая СЕРИЯ

Глава 32
КОНТРКУЛЬТУРА
Низкий язык
Антисистема братвы ничего после себя не оставила в отличие от черной субкультуры уголовного мира. Блатные создали колоссальное устное право своих понятий, многие из которых живут в народе и поныне. Эстетику наколок, глубину и опасность жаргона, от которого произросли уличные песни, а потом и шансон, столь любимый российским народом. От братвы – что? «Братва, не стреляйте друг в друга»? «Теперь мы рэкетиры»?

Как окурки валяются «стрелка», «торпеда», «бык», «кидалово», «слышь», «мерин». Ну, может быть, в философском «крыша» есть что-то тонкое. По сравнению с этими буквами язык воров, да и сами воры были люди высокой материи. А братва, как пионеры из пятого «б», просто научились жужжать и изрыгали звуки, не являющиеся звуками естественного языка.
«Казанские», Петербург, 90-е
От них даже наскальных надписей не осталось, если не считать кладбища. Не мы говорим на языке, а язык толкает нас. Он нам мстит.
Высокие жмурки
90-е создали ворох литературы и кинолент, отражающих действительность. Шелуха слетела, остались «Бандитский Петербург», «Бригада», «Антикиллер», «Бумер», «Жмурки». Каждый из них по-своему прекрасен, разошелся на цитаты, но это не про искусство. Эти произведения будут долго разбирать, но не будут преподавать.
Высокое искусство так устроено, что оно умышленно обходит дикие жанры времени. Так, при Сталине в каждой газете, во многих фильмах рассказывалось о врагах народа, из каждого дома увозили арестованных, а социалистический реализм в живописи не уделил ни одного полотна прославлению образа сотрудника НКВД (Дзержинский – это позже, это пантеон святых).
Единственным, кто художественно осмыслил братву, был Балабанов. И не в «Брате», конечно. «Брат» – это про русского богатыря. Его «Кочегар», «Я тоже хочу» настолько точно отражают душевную погоду 90-х, что являются практически документалистикой.

К тому же в этих обеих работах братва исполнила сама себя. «Сержанта» сыграл Александр Мосин, а молчаливого «Бизона» Юрий Матвеев.
Выборг, середина 90-х. Александр Мосин (третий слева), Юрий Матвеев (второй справа)
Балабанов их вынул из гущи братвы. Они не актеры, они реальные участники движения.
Дыхание погреба
И у братвы, как составляющая часть ее антикультуры, появилось свое погребальное искусство.
Братва на похоронах своего, Петербург, 90-е
Представление о могилах у них было предельно коротким, но точным, как и у любого советского человека: либо крест, могилка, либо что-то особенное. Первое – для бабушек и обычных, второе – для крутых. Причем и на погосте крутые должны иметь не только объем в камне, но и видимые детали, указывающие на их роль в мире. Если адмирал, то якоря, если композитор, то ноты. Далее, как и везде на планете Земля, все зависит от масштаба личности. Кому возле деревни, кому на Литераторских мостках. Про памятники в скверах – это совсем про другое.

Любая система координат устроена так, что, если внутри нее есть системная смерть, значит, она интуитивно рождает погребальную обрядность. И причем заранее, до необратимого события. Как бедные старики и их гробовые.

Как-то мне один участник тех событий заявил о возврате ему долга: «Мне не надо через пару месяцев, мне надо сегодня. Меня же завтра могут убить». Это было сказано без внетрагедийного пафоса, скороговоркой. А были те, кто не просто так думал, а действовал.

Возле Смоленского лютеранского кладбища есть ритуальная мастерская. Она всегда была там, чуть ли не с царских времен. Порой туда подъезжали машины, откуда выныривали молодые парни. Они бегло осматривали выставленные образцы надгробий и заказывали себе камни с надписями. Дата смерти – открытая. Будто дети игрались, не осознавая, что они смертные.

Не они первые. История знает эту традицию. Египтология. Восклицательный же знак в том, что пацаны сами до этого дошли. Это как самому изобрести колесо, пусть уже 20 тысяч лет назад изобретенное. Так что фраза: «Могилу сам будешь себе выбирать» – не угроза.

Ввиду этих внезапно и вынужденно рожденных представлений и сформировалось то, что уже при их жизни будет названо «аллеями героев».
Памятники братве в Екатеринбурге, Самаре. Автор их выбрал к примеру, наугад
Но Петербург и на последнем их пути поступил по-своему. Обошелся без аллей, и мы лишились привлекательного, доходчивого туристического маршрута для тех, кто хочет понять и простить.
Погребальная эстетика петербургской братвы
Умирали-то наши, как и везде, порой роскошно, в стиле ампир. Но не от ударов кремлевских богов сгинула медуза Горгона. Причем хоронили себя торжественно, продолжая траурную традицию советских вождей.
Похороны Кости-Могилы
Но если после смерти Брежнева в 1982 году, постоянное «Лебединое озеро» по телевизору являлось символом деградации, то процессии братвы воспринимались за постоянно набухающую силу. Это была декоративная сторона резни чудо-богатырей, где поминки – массовые празднества.

В могилу же иногда клали пейджер, куда, пока не разрядятся батарейки, набивали сообщения. И если бы эти короткие реплики можно было поднять из архивов компаний, то социологи бы поклонились в ноги. В гробы иногда клали стволы. Так рождались мифы, что где-то кому-то в могилу закопали его «мерседес». Братва не ведала, что повторяет древние традиции. Еще бы чуть-чуть фантазии, так и коммерсантов живых с застреленными закапывали бы. Но смекалки, чтобы редко, да убить исполнителя или заказчика на могиле их павшего собрата – хватало.

Они и после смерти смотрят на нас властно, продолжая демонстрировать могущество после смерти. Эстетический идеал смерти в ее революционном развитии. В этом и есть разница с предыдущей уголовной традицией, где главным было тонкое воздействие идеей.
Петербургская братва после смерти
К тому же это все, что осталось от временно навязанной братвой антикультуры. Малиновые пиджаки, цепи воспринимаются как столь же далекие буденовки. Ничего кроме памятников не осталось. Это и есть кости мамонтов.

Присутствовал даже преждевременный жанр. Редко, но забавлялись придумыванием эпитафий в тесных компаниях. В основном развлекались в тюрьме, где избыток времени. Опуская веселую репортажность, приведу наиболее удачные: «Он был как окунь, хрен проглотишь», «Не тот человек, кто гадит в газетные ящики». Самым глубоким каменным некрологом мною засчитано такое высказывание: «Ну и вот, ну и все». Вспомнил еще: «Не буди». Самоиронии же больше всего откопано во фразе, достойной последних строчек оперы: «Я всех убил, без дураков!». Это так плохо в своем отточенном мастерстве, что уже гениально.

Но при всем уважении к их стараниям, легко выбрать произведения этой крайней братской антикультуры. Подавляющее большинство «пирамид» банальны. Даже немного совестно перед Екатеринбургом, где вложились так вложились. Петербургская экскурсия по памятным кладбищенским местам имеет лишь две остановки.

На Васильевском, на Армянском кладбище стоит изысканная, тонкая фигура белого мрамора, что для непосвященных ассоциируется с дирижером. Это Давид Тертерян.
Памятник Давиду на армянском кладбище Петербурга
Его застрелили в Петербурге столь поздно, что несправедливо, в 2011 году. А на Северном кладбище сцену открывает Константин Яковлев, он же Могила. Тут с тонкостями чуть послабее, но подтекст космический.
Посмертное высказывание Яковлева на Северном кладбище
Эпитафия цитирует стих Ахматовой:

«Я всем прощение дарую
И в Воскресение Христа
Меня предавших в лоб целую,
А не предавшего – в уста».
Не секрет, кого целуют в лоб. А вот это уже угроза с того света. Ведь стрелков явно поселят вместе с ним. В принципе, это все, что они нажили на проклятии переходного периода.
Точность
Предельный ответ получен мною от старого знакомого. Характер у него всегда был сварливый, но я позвонил с просьбой встретиться и порассуждать о том, о чем рассуждать не очень приятно и принято. Выслушал он мое вступление и отрезал: «Меня старались убить. Мне это было не нужно. Я просто делал свое дело лучше, чем они». Мы так и не попили кофе.
Посмотрите себе в глаза. Евгений Бубнов, Длинный
«Родился в 1976 году в Гатчине. Меня воспитывал дед – человек партийный, его друзья – директора заводов. Один из них, Яров, одно время был рядом с Ельциным. Спортом занимался с детства – борьбой, потом боксом. В 1990 году в спортзалах мы уже увидели бандитов. Тогда их повадки, образ жизни был уже очевиден – дорогие японские иномарки, тонированные «восьмерки». Старшими были Никитин, Сурик. Для всех нас это были символы, к которым надо стремиться, но на нас они смотрели как на мелюзгу. Сами они уже были теми «гатчинскими», кто входил в «малышевских». Самого Малышева никто не видел – он был как волшебник Гудвин. Его имя завораживало.

Мы начали бомбить ларьки. Одно время так разошлись, что ночью торговля прекратилась. Как-то в спортзале нас встретили старшие и непринужденно поинтересовались, когда это прекратится, наконец. Мы ответили, что жить-то надо. Тогда они сказали, что хватит дурью маяться, и предложили работу на рынке – с каждого торговца собирать по 25 рублей. Тем, кто отказывался, мы ломали товар. В милицию никто не обращался. Милиция сама была на проценте, кроме старых оперов, единственных, кто мог еще показать зубы.
Уголовный розыск Ленинграда объясняет братве, что она не права
Чуть позже мы оперились – на стрелки нас начали брать, но присутствовали лишь для мебели. В Гатчине бандитов на 1991 год было уже под сто. Мы до лидеров дотянуться не могли. Чтобы тебя заметили, надо было подвиг совершить, типа семерых одним ударом, тогда реклама, и тебя подтягивали. Тюрьма не пугала, к ней относились как к неизбежности.

Потом встретил «пермских», начал работать с Ткачом. Стрельба уже пошла. Пуля, она самая быстрая, но метод не самый умный. Не говорит об интеллекте мафии. Да и конфликты доминировали больше внутрикорпоративные. Мы как-то коллективом сидим и серьезно разговариваем, что, может, придет такое время, и кого-то из нас попросят убрать своего же. Чтоб этого не было, надо жить своей жизнью, чтобы старшие не могли сказать, что мы им должны. Также стреляли из-за пурги всякой, все горячие, пыхают, как спички. Как-то на одной вечеринке парень объявил другому, что тот ему должен. Второй говорит: «Не вопрос, пойдем, отдам». Вышли, и он его из-за публичной обиды хлоп на глушняк из ТТ.

Из моих самых близких людей двоих застрелили. Один – крестный отец моего сына – такие показания дал, что больше для меня не существует. Я ему на очной ставке сказал: «Посмотри мне в глаза – может, что-то путаешь?». Он не посмотрел.
Сел надолго. Брали меня на съемной квартире. Звонок в дверь. Потом грохот и: «Открывай добром – мы с СОБРом».
Петербург, 90-е
Я кричу: «Бить будете». Они: «Еще как!» Я: «Тогда идите на хрен – сами ломайте-тужьтесь». Пока долбали, я четыре конфорки включил – все сжег лишнее, стекла разбил на кухне, чтоб своим знак подать, если вдруг нарисуются, сел на диван, включил телик – жду. Когда вышел, отошел. Все, навоевался».
Глава 33
ФАНТОМНЫЕ БОЛИ
Пытки
Несмотря на то, что милиционеры, а в первую очередь оперативники уголовного розыска, получили все возможное моральное право не только не церемониться, но и в прямом смысле молотить задержанную братву на допросах, они этого не делали. Безусловно, это было небезопасно, ведь какой бы у тебя ни был пистолет Макарова, сотрудники жили социально – в своих домах, с семьями, и не могли, как братва, перебегать с одной съемной квартиры на другую, но все же главный ответ в другом. Вы удивитесь – он связан с петербургской интеллигентностью.
Инстинкт самосохранения. Максим Езупов, в 90-х начальник одного из убойных отделов Петербурга
«На мой взгляд, все началось со смены поколений в оперативных подразделениях. Что повлекло за собой потерю профессионализма. Пытки – это же самый простой способ получить правду. Вернее, так некоторыми считается, но навряд ли. Вряд ли под пытками всегда говорят правду. По крайней мере, история учит другому. А вот когда задачей стало не раскрытие преступления, а получение нужных показаний, которые в свою очередь являются обслуживанием чьих-то интересов, тогда пытки – это то, что нужно. Но это же не про правду. И появилось это не в 90-х, как надо было ожидать, а чуть после.

Во многом отсутствие пыток в милиции с начала 90-х объясняется тем, что в уголовном розыске и в РУБОПе собрались тогда самые интеллектуально развитые сотрудники. Это результат набора ребят с высшим образованием в середине 80-х годов, а в 90-е они были уже опытные опера, прошедшие службу в территориальных отделах. Все с высшим образованием, причем с абсолютно разным – от медицинского до исторического. То есть это в прямом смысле были самые образованные органы. Эти люди не только книги читали, но имели другой уровень мышления, другую философию.

Да, при задержаниях братвы они могли поддать, но это нормально, это принято при боестолкновении.
Петербург, 90-е
Но уже при работе в кабинете ты должен быть выше – обхитри, обыграй. Правда – это интересно. К тому же, как ни парадоксально, но в то время была шаткая, но законность – тогда государство не очень было готово прикрывать твои художества. Конечно, за пытки была опасность того, что потом с тебя лично спросит не государство, а та же братва. Приходилось выстраивать отношения, ты же был с ними один на один.
На совещании в РУБОП, Петербург, 90-е
А между бандитами и операми был гражданский договор – не убивать друг друга. Такие договоры существуют не для того, чтобы они были записаны или где-то на встрече произнесены. Опер делает свою работу. Если мы перейдем черту, потому что есть табельное оружие, и начнем пускать его в ход ради показной власти, мести, ненависти, то ведь они также будут вести себя с нами. Был паритет между двумя сообществами людей с оружием.
Петербург, 90-е
Сбои в системе, конечно, были. Так, в Тольятти в 1995 году сотрудники РУБОПа зря застрелили двоих из братвы такого лидера по прозвищу Сирота. Потом пришлось успокаивать, договариваться. В Петербурге, наоборот, в апреле 1995-го был убит оперативник РУБОПа Владимир Троценко. Пока разобрались, как так вышло, мы тоже занимались показательными, карательными акциями.
Литейный,4, 90-е
Что касается совсем уродов – тех, кто совершал совсем уж нечеловеческие поступки, так и у животных инстинкт самосохранения присутствует».
Краснознаменная милиция
Поначалу силовая машина особого урона не нанесла.
Возле школы милиции, Петербург, 90-е
Милиция лишь сдерживала натиск превосходящих сил противника, хоть как-то регулируя популяцию бандитов в этой чаще 90-х. С середины того бурного десятилетия оперативники все больше и больше сами вовлекались в процессы крышевания, что шло параллельно с возрастающей ролью частных охранных предприятий, большинство из которых фактически были легализованными группировками.
Объяснение судьи после оправдания Александра Малышева и его товарищей
К концу 90-х милиция перешла в контрнаступление. Пропустив объемный кусок, посвященный легитимной форме насилия (так как это не является предметом данного исследования), закончим тем, что к началу «нулевых» оперативники начали не только отжимать у братвы точки, но и отбирать наиболее грязные бизнесы. И первое, конечно, наркотики.

К тому времени из органов начали уходить интеллектуалы, а в большинстве своем наплыли те, кто сформировался в бульоне 90-х. Никаких заповедей старого уголовного розыска они уже не слышали. Их методы стали одинаковыми с бандитскими. И причем тогда, когда вал бандитской агрессии уже стих. Бить на допросах можно, можно и пытать. Можно не только подбрасывать наркотики, но и крышевать «наркоточки». Можно и сажать коммерсантов по заказу других коммерсантов.

Что до роли госбезопасности, то шло еще военное время, и ФСБ плелась в хвосте. Пройдет еще десятилетие, и наследники КГБ вырвут эстафетную палочку у ментов, превратив их, как говорили чекисты, в младших братьев.
Решетка
У экипажей боевых машин, на которых носились спортсмены, появилась традиция – сигналить, когда проезжаешь по Арсенальной набережной мимо «Крестов».
Это были такие гудки уважения тому месту, от которого они не зарекались. Братва же знала, что в любой момент может попасть в тюрьму, и ее не подводила бандитская смекалка. К 1992 году «Кресты» были уже переполнены, но они перестали быть той глухой тюрьмой НКВД №1, перед которой долгими очередями для передачи посылок стояла Ахматова, произнося перед окошечком великую русскую фразу: «Ахматова – Гумилеву».

Это был уже огромный базар, окруженный охраняемым периметром, и набитый черт знает кем. Если изначально, при царях, «Кресты» считались одиночной тюрьмой, то есть по одному арестанту на 8 квадратных метров, то теперь в камеры засовывали по дюжине – пытались затолкать туда всех вышагивающих из «Двенадцати» Блока. И первым-наперво рухнули прошлые устои.
Профессиональные уголовники столкнулись с неведомым им спортивным десантом.
Будущий «тамбовский» депутат Андрей Рыбкин (справа) на прогулке в Крестах, 90-е
Братва, может, краем уха и слышала что-то про их понятия, но даже у малолетней шпаны понимание этого мира было шире. В целом же спортсмены принесли свои правила – кто сильнее, тот и прав. Когда-то такие замашки назывались «махновщиной», а теперь стали нормой. Разница между апологетами блатного вероисповедания и арестованными братками была столь существенной, что даже если бы воры увидели желание их выслушать, то ничего бы не вышло. Это как учитель литературы захотел бы рассказать о смыслах, допустим, «Анны Карениной». Он бы подумал, подумал, оценил уровень слушателя, а потом махнул рукой да сформулировал: «Будешь изменять мужу – попадешь под поезд».

Братвы в тюрьме становилось все больше, и наконец она перелилась через край.
«Акуловская» братва в колонии, Петербург, 90-е
К тому же в Ленинграде, в отличие от других городов, спортсмены исторически не признавали черную масть. Это буквально диссертационная тема, она категорически не осмыслена. Свое отрицание они перенесли и на неволю. Уголовники вынуждены были мириться, изворачиваться, сохранять лицо.
Этот как раз из блатных, Петербург, 90-е
Одновременно в тюрьме рухнул порядок с еще большим треском, чем в Петербурге. «Кресты» и другие изоляторы оказались отрезаны от естественного потока продуктов и снабжения. «Кресты» были должны за электричество, тепло и так далее. Инфляция съедала зарплату сотрудников, а зарплату еще и задерживали месяцами. Тюремщики находились в унизительном положении. Обыкновенный надзиратель, когда гулял с ребенком, не мог купить своему сыну «Сникерс» в кооперативном ларьке. И начался хаос, который в прессе называли свободным рынком.
Представитель «комаровской» братвы в следственном изоляторе, Петербург, 90-е
В тюрьму можно было занести все, что угодно. Если было бы надо, то занесли бы арсенал автоматов, просто в голову такое не приходило. У братвы появились холодильники, телевизоры, видеомагнитофоны, телефоны, спортинвентарь, плитки для приготовления еды. Разница в довольствии между подследственными была такова, что это не братва что-то просила у контролеров, а сотрудники следственного изолятора, вышедшие на дежурство, стреляли у них импортные сигареты и кофе.
Сам термин «строгая изоляция» стал комичен. Из камеры в камеру братва перемещалась праздновать дни рождения или просто что-то обсудить. Водка, наркотики. А если так, то конфликты, поножовщина.

В тюрьмы приходили вольные бизнесмены, просящие защиты. В тюрьмах устраивали сходки. Из тюрем в прямом смысле этого слова выезжали на ночь. Но под честное слово, что вернутся, и возвращались. Все-таки сильно советское, школьное воспитание.

Стоны начальников тюрем и их руководства списывались в архив входящих документов. Начальники чуть ли не угрожали закрыть тюрьмы для приема новых клиентов. На улицах и в Смольном было не до них. В манере беспредметности их производственный героизм мог быть начертан так: «Удерживаем стены под натиском превосходящих сил противника. Не разбегаются – скажите «спасибо».

К тому же власть растерялась от числа взятых в плен. Ни ментально, ни хозяйственно она была не готова. Ну не могла даже прокормить. Помимо сотен из братвы, в тюрьмы заезжали тысячи уголовников и красавцев всех мастей. К середине 90-х дошло до того, что порой в шестиместную камеру запихивали пятнадцать человек, а в пятнадцатиместную – семьдесят пять. Там умирали каждый день банально от нехватки кислорода. Тараканы и те становились белыми – летом, от жары они сбрасывали чешую.

Внутри же массы братушек, спрессованных там, будто тесто в кастрюле, шли процессы, повторяющие то, что происходило за забором с колючей проволокой. Одни продолжали выяснять отношения, другие мирились, братались, обмениваясь золотыми крестами, забывая о том, как еще недавно охотились друг за другом.
Виктор Кимов
«Я родился в Ленинграде в семье полярника, к середине 80-х стал мастером спорта, к началу 90-х был уже по уши в братве. Срок получил быстро, за вымогательство. Тогда статья 148 была такая же привычная и уважаемая, как в свое время контрреволюционная 58-ая. Меня зачем-то отправили в лагерь под Архангельск. Там правили черные. Я этому блаткомитету сразу сказал, что моя задача как можно быстрее отсюда вылезти, и буду соблюдать только человеческие правила приличного поведения.

Как только поднялся в отряд из карантина, сразу начал восстанавливать физическую форму. Рано утром колол дрова возле кухни. Тут такое началось! Блатные меня вызвали и давай предъявлять-объяснять, мол, это не понятиям, мол, я порядочный человек, а работаю на кухне. Я что-то отвечал, но понял, что одному мне будет трудно. Они признали меня за отступника, то есть того, кто помогает красным. Я же не помогал красным, я старался жить как меня учили. Мне и другим спортсменам претило сидеть на корточках, хлебать чифирь и рассуждать, что прокурор – козел, а ментов надо рвать.

Так как помощь мне шла, я начал собирать вокруг себя спортсменов. Одним я обещал по хорошему спортивному костюму, если они бросят пить, другим – загнать в отряд телевизор, если они бросят курить.

Сначала администрация смотрела на меня как на блаженного. Потом я начал проводить турниры по подтягиванию, по гиревому спорту, по отжиманию. Дошло до того, что я организовал футбольный матч между своими и сотрудниками колонии. Конечно, определенным сотрудникам кое-что перепадало, я же с пониманием, да и они порой беднее нас, осужденных, были. Так я сколотил бригаду и только тогда объявил блатным, что если они лезть в наши дела не будут, то и мы будем вести себя хорошо.
Как-то я посмотрел на свой коллектив со стороны и ахнул. Сидим в клубе, все в спортивных костюмах, на кроссовках, головы стриженые, лица сытые, бритые – сфотографируй нас – ну, вылитая братва в кафе. К нам подтягиваться стали не спортсмены, а те, кому интересней было жить здоровой жизнью, а не шмаль курить по вечерам.

Петербург, 90-е
Блатные один раз не выдержали и передали, что передадут за мое поведение ворам, а воры объявят меня чуть ли не гадом. А мне уже смешно. Я им говорю, что мне без разницы, двумя пальцами креститься или тремя пальцами – я их веры не знаю и знать не хочу. Я марксист. Так и сказал. Это произвело на них такое впечатление, что за мной закрепилось это прозвище. Пока я сидел меня все «марксистом» звали. А я не против был. Это же лучше, чем их «Ступня», «Игла», «Шершавый».

Администрация же не могла мной нарадоваться. Когда где-то наверху РУБОПа соорудили информацию, что я правлю из колонии, то решили меня перебросить на другую зону. Так хозяин буквально встал стеной за меня, будто я его сын. Поехал в управление и такую речь толкнул, что меня надо было чуть ли не по телевизору показывать, как героя».
Плен. Моими глазами
Ни милиция, ни РУБОП не мыслили тогда, что, сажая братву, они ее спасают. Но получилось именно так. Будто хотели отравить нечистую силу, а у нее от яда только зрение усилилось. Я подбирал красноречивые примеры этому тезису, беседовал с выжившими, интересовался у бывших сотрудников. И те, и другие соглашались, а остановился на личном впечатлении.
Так уж вышло, что я вошел в камеру, где уже находился известный «тамбовский» человек Сокол - Сергей Соколов.
Сокол
Он встретил меня с улыбкой до ушей, довольный, будто на пляже случайно столкнулись. Угостил яблоками, потом начал приставать, что я такой хмурый?

– А чего веселиться-то?

– Вот ты даешь! Смотри, что на улице творится! Здесь же самое безопасное место.

В камере висел здоровенный кусок ватмана, где буквально каждый день отмечали убитых. «Он нашел себя», «Быстро он получил все, что ему причиталось», «Он быстро бежал, а пуля быстрей» – это я привожу шуточки-комментарии при заполнении «граф». Скоро весь лист состоял из одних крестов.

Однажды он пришел грустный со встречи с адвокатом. Я заметил и спросил, не случилось ли что?

– На днях приговор, с судьей все решили, скоро на воле буду, – задумчиво ответил он.

– Вот ты даешь! – не выдержал я.

– Рано выхожу.

Сокола убили. Не знаю, стреляли ли ему в лицо, а шесть пуль в спину он получил. И какая разница – кто, что?
Заодно хоть немного спасли им души, пока они посидели в тени, чтобы на солнце не сгореть. Они же не убили или убили намного меньше.
Вся власть братве
Блатные – создание рая как у коммунистов, только в зонах. Братва – создание империи – все платят, а вера подданных безразлична. Разные природы.
В отличие от академического преступного мира у братвы не было идеи. Ни малейшей. Вся цель только в деньгах. Вот и получился антимир: закон – смерть, идеал – бабло. Хотя силищу имели на первых порах неуемную. При грамотной идеологии, при умении собираться в федеральный вождизм они могли занять Кремль. Но в голову такое им не приходило.
Петербург, 90-е
Что до того, как оперативники смотрели на всю эту бойню, то понимали, что идет естественный отбор. Даже если бы они не стали друг друга резать как ошпаренные, а полезли бы захватывать власть втупую, то государство все равно ситуацию переломило бы. Остановило тем или иным образом. Взяло бы и внесудебным образом всех посадило. Ведь легче власти стать мафией, чем мафии властью.
Глава 34
КОНФЕТКИ-БАРАНОЧКИ
Елена Степина:
«Это год был 97-ой. Мне 23, я закончила школу дизайна, а все равно герои того времени были по существу – бандиты. Я встречалась с одним, хотя какое там – жила – с профессиональным боксером, Игорем. Он был из братвы, занимался какими-то машинами, «мерседесами». Я особенно не вникала, обращала внимание, только когда он куда-то залетал, а адвокаты его вынимали, или он милиции платил. Уйти я решила, когда он все чаще стал говорить мне, что я его собственность. Так и говорил: «Ты моя собственность». К тому же пошли наркотики, и в квартиру стали приходить люди со шприцами. Денег становилось то пусто, то вдруг густо. Я оставила все свои вещи, взяла только собаку и ушла к новому возлюбленному.

Женя был тоже из братвы, но старше Игоря и повыше рангом в их иерархии. Из какой группировки – не помню, но не из той, где был Игорь. Дня через три, как сбежала, я лежу в ванной, в пене вся, а в дверь квартиры – звонки-стук. Я сразу заподозрила и кричу Жене, чтобы он не открывал, а он же смелый. Смелый, но пистолет с собой не взял. Пистолет всегда на кухне лежал.

Сразу слышу шум, что-то падает, а в ванную ко мне врывается Игорь и бьет по лицу так, что снес пол-лица, и тащит за волосы голую по квартире. А потом из квартиры в лифт. В лифт кто-то закинул халат. Это можно расценить как заботу. Когда меня тащили, я краем глаза видела, как затягивают Женю в комнату уже избитого и добивают бейсбольными битами. Парней в спортивных костюмах было человек пять. Все одинаковые такие.

Меня затолкали в девятку и привезли к Игорю обратно. Он приковал меня наручниками к батарее, тыкал ножом в ноги и спрашивал, сколько раз я спала с другим. Потом позвонил на Богословское кладбище, где они друг дружку хоронили, и заказал могилу для меня. Что-то еще про венок говорил. Чуть попозже подобрел, отвязал и раны мои облил зеленкой, но сказал, что еще сожжет мне лицо на газовой горелке. В этот момент двери и стекла балкона падают вдребезги и в комнату через окна врываются люди с автоматами.
Первый разговор после освобождения, Петербург, 90-е
В первую секунду я подумала, что это спецназ из РУБОПа меня спасает. Не обратила внимания, что у спецназа всегда маски на лице, а у этих были только черные спортивные шапочки. Это оказались бойцы Жени.

Он меня накрыл чем-то, одеялом вроде, и понес в свой «ленд крузер», а Игоря стали лупить. Били ногами, автоматами, а потом один схватил чугунную сковородку и бил ею ему уже по голове. Я ничего уже не чувствовала, все как в дыму. Даже звук какой-то отдаленный стал. Меня привезли голой, всю в зеленке, в одном одеяле к Жене в квартиру обратно, там и собака меня ждала.

Потом я слышала, что Игоря убили, или он умер от этих избиений. Я год на улицу не выходила, как страшно было. Потом убили Женю. Вернее, я об этом слышала. Я долго себя еще ремонтировала. А пару лет назад, в магазине я случайно встретила Женю. Он такой холеный, в галстуке, с супругой. Он стал мне мигать, мол, не подходи. Я и не собиралась. Как он испугался! А я до сих пор своими зубами занимаюсь».
Ольга Симонова:
«В середине 90-х я познакомилась с одним боксером. Не то чтобы влюбилась, но познакомилась. Он молодой такой, красивый, в спортивном костюме, и все его друзья в спортивных костюмах. У него «девятка», и у всех его друзей «девятки». Они в вертикали братвы стояли где-то на низшей ступени, но я об этом не думала, для меня «мерседес» был чем-то вроде космического корабля.

Как-то вечером сидим у него на съемной квартире, а ему звонят его друзья и говорят, что скоро придут в гости. Он мне начинает объяснять, что я красивая, и кто-нибудь может меня захотеть. Я сначала не поняла даже, а он объясняет, что я ему не жена, значит, он должен с братвой поделиться. Я даже не знала, как на это реагировать, а он знал. Так как в дверь уже позвонили, он спрятал меня в платяной шкаф. Я там несколько часов просидела. То смешно, то страшно. Я после этого ушла, конечно, от него, и от братвы всегда подальше держалась. Спасибо ему».
«Хоть умру пацаном». Андрей – Найк
«Я закончил спорт-класс в школе напротив дворца спорта «Юбилейный», получил мастера спорта по фигурному катанию, а меня переманили хоккеисты – бросай ты эти блестки. В СКА весело было, меня защитники старались припечатать в бортик, а я юркий. Мне нравилась волна коллективной игры, а денег тогда уже спортсменам не платили.

В 90-ом я пошел в клуб «Ринг» на улице Ломоносова.
Петербург, 90-е
Тогда туда еще братья Васильевы приезжали, Колесо-Володя. К нему потом и ушла молодежь-боксеры. Пальба началась с конца 93-го. Становилась все профессиональней и профессиональней. Пик пришелся на 95-ый. Пули щелкали парней как семечки. Я человек десять могу назвать тех, кого застрелили. И это тех, кого лично знал, с кем работал.
Петербург, 90-е
Ощущения вспомнить? Ну, раз согласился говорить… Как говорится, раз пришел на стрелку … Едешь на стрелу и не знаешь, вернешься или нет. На простой-то разговор уже с «плетками» (пистолет – автор) ездили. А на нерешаемый разговор уже само собой свои страховали со «скрипками» (автоматы – автор). Помню, «чехов» решили хором отстреливать, и они исчезли из Питера, но это я не о том. Как-то так внутренне собрался на стрелке, как на чемпионате перед тройным тулупом. Подъехали, сижу в машине, а на меня двое идут, такие уверенные в себе. Я через лобовое стекло и начал стрелять, раз борзые такие. Или мне ждать, когда они через стекло меня?

Боцмана убили люто, издевались над ним перед смертью. Альберта с Прибалтики в ресторане «Шлоссбург» из «калашей» положили, а вместе с ним женщину – зубного врача, которая его и пригласила пообедать. Рудика, боксера, а он от рождения нокаутер, в парадной на канале Грибоедова он шесть пуль в живот схватил, так еще бежал за стрелком полкилометра. Коля-Карате – его на пробежке. Слава Цой, каратист, у которого была своя школа на Желябова, как у настоящих японцев – его там же покромсали. В баре «Джои» – Славу Кирпича. В него под музыку всю обойму выпустили. Хамида, того посадили у «Невских мелодий» в «паджеро», после того, как он в Салавата стрелял. Хамиду вырезали сердце, жена по пальцам опознавала. Слон, тот дал распоряжение «красноярских» смыть. Лешу, который со Скарфейсом был, по дороге в Выборг кончили. Юра Ростик с морского училища – его застрелили за Петродворцом, догнала машина и расстреляла. Колю Подосенова, борца-вольника – его возле гостиницы «Карелия». Витя из боксеров, культурный парень, он стоял на воротах в «Невских мелодиях», его Кумарин взял в охрану, и Витю расстреляли при покушении на Кумарина. Игорь Квакин с ворот в «Коэлге» пропал без вести, закопали где-то. Султану из Дагестана в спину, потом даги сами себя отстреливать стали. Хмель, Ким, Серега Зверь. Они свирепые были, но и с ними покончили. Недолго на лютости продержались.

Я не знаю, откуда в головах такое появлялось. Решение принимали быстро, как в хоккее. Потом началось совсем мутное – стали убирать тех, кто только что сидел рядом. Страшная бесовщина. Раньше ты был в них уверен. Уверен в том, что как бы я ни навертел, то свои тебя не отдадут, И в тебе они были уверены. А потом, после ларьков, пришли толстые бизнесмены и повалились деньги и все такое, началась резня между собой. И накрыло сомнение – когда ты уходишь из-за стола, то за тебя свои что говорят?

Наркотики пришли от моды на дискотеках. Но и от страха тоже. Непонятно, что в какой пропорции. Своеобразный допинг. Съел – и ничего не страшно.

От наркоты тоже многие сгинули. Очень много спортсменов отсюда не вернулось и потеряло все. Сгинули Боря Мшанский, Фрол, Пух. Белых передознулся в тюрьме. Но от пуль все равно больше.
Петербург, 90-е
Дошло до того, что покупали себе заранее места на кладбищах. Коля Попов, Олег легли на Большеохтинском. На Северном – Могила и Толя Кувалда. Они могильщиками там работали, там и приуныли. А кто считал тех, кто без вести пропал? Кого-то втихую подхоранивали в ямы для бездомных, кого-то – в лес, кого-то – на старом Смоленском кладбище сжигали в старых усыпальницах. Помните фильм «Брат», они сидят на кладбище? Бывало и такое.

В церковь все ломанулись грехи замаливать, которые никогда не замолить. Крестятся, а внутри псих. Говоришь, процентов десять в живых осталось? Да нет, поболее. Ведь много тех, кто такого наворотил, что ему пришлось навсегда забыть о России.
Мы же, как начали играть роль, то как только большинство рухнули, – остановились. Вжились в роль, ведь дашь первую слабинку, и тебя свои же заклюют. Помню последний свой аккорд в Польше. По лесной дороге гоню машину, а меня подрезает другая. Оттуда выходят четыре хохла, как во втором «Бумере». Я понимаю – проигрышная ситуация и начинаю жать первым: «Вы что! Я такой же, как вы! Вы ничего не получите! Хоть умру пацаном». Получилось разъехаться мирно».
Глава 35
БРАТВА И ЗАКАТ
Классовый подход
В основе настоящей революции лежат простые и важные человеческие чувства. Самое зубодробительное из них – обида, за которой следует смертельный грех – гнев. Ни в коем случае не возвеличивая масштаб 90х, напомню, что так было и перед 17-ым годом в России и после унижения немцев после Второй мировой, да и в Смуту начала XVII века.
Красные спортсмены ощутили подобие этого, когда им прекратили намазывать масло на хлеб, а слава их превратилась в отчетность. Не ведая того, они ушли со стадионов к кормушке советской торговли, свились в собственное движение и сформировали новую внутреннюю идеологию. А для этого объявили себя классом мастеров спорта, которым по жизни должны те, кто не проливал кровь в схватках и жирел, пока они бились за звуки Интернационала. И их модель оказалась агрессивна.
Петербург, 90-е
Будто кронштадтские матросы, они считали равными только тех, кто претерпел в морских сражениях и носит клеш. Остальные – не дворяне. Понятно, что элитой, то есть столбовыми, признали борцов и боксеров, но и любой мастер спорта или стремящийся к этому титулу был засчитан за равного по зову крови.

Как-то возле крейсера «Аврора» в начале 90-х братва наехала на фарцовщика, а тот, будучи мастером спорта по гребле, чуть не выбросил за борт двоих ответственных за это место начинающих рэкетиров. Забили стрелку, сдуру вынесли момент на обсуждение. На встречу приехали старшие и постановили: «Мастеру спорта можно бить братву». И даже более: «С мастера спорта получать нельзя».

Тот же, кто ставил рекорды по академической гребле, в году так 2010-ом проезжал мимо «Авроры» со своим сыном. Наверное, что-то накатило, и он спросил, указывая на корабль: «Ну ... что это?». Ребенок молчал. «Это легендарный …», – решил помочь отец. «Харлей Дэвидсон», – догадался школьник.

Приверженность идеалам – ранняя стадия развития системы.
Отречение
После того, как в 2007 году прошли веерные аресты лидеров и активных участников рейдерской волны в Петербурге, мафия совершила еще один суицид.
Все заместители Владимира Кумарина по «тамбовской» вертикали сознались в захватах чужих активов и дали на него не только исчерпывающие показания, но и еще такие, какие хотели следователи. К мошенничеству на недвижимости они добавили прошлые убийства и, наконец, Михаил Глущенко вдруг вспомнил, как четверть века назад Кумарин возглавил заказ на ликвидацию депутата Госдумы Галины Старовойтовой.
Экс-депутат Госдумы Михаил Глущенко
Мол, извини, старик, тебе все равно – ты уже не выйдешь, а мне бы еще пожить. Так наводившие ужас на Петербург полтора десятилетия «тамбовские» показали всему миру свое настоящее нутро. Мощный призыв «сам погибай, а товарища выручай» мутировал в лозунг – «сдохни ты первый, я второй».

– Стыдно-то как! Будто сам участвую в этом позорище, – вымолвил мне тогда один из верных сподвижников Александра Малышева Ильдар Мустафин.

Действительно, когда испанская королевская прокуратура обрушилась в 2008 году на Малышева и его товарищей по эмиграции, арестовала их, их имущество, обвинив во всех тягчайших преступлениях, вплоть до наркотрафика через Северную Африку, ни один из них не дал показания на соседей по камере.

Я был вынужден спросить об этом Кумарина. Он точно об этом думал и ответил легко: «Я сам им тогда сказал – спасайтесь, кто как может». Все же у меня есть сомнение. Мне кажется, что это вынужденное публичное оправдание их предательств. Иначе нужно признать, что никакого братства не было. Тогда зачем вся пролитая кровь?

Сам Кумарин никому из бывших своих не отомстил – ни на кого никаких показаний не дал.
Чего не было
Один из методов смотреть на событие – искать то, чего не было.
Петербург, 90-е
Не было любви. Я же не говорю о той христианской, о которой порой принято говорить. Опросив десятки тех, кого можно назвать энциклопедиями бандитской волны, я не услышал ни одного воспоминания. Вернее, бурных историй масса. Но это все об эмоциях на фоне внезапно возникших приязненных отношений. В основе которых лежал разгул, нервная удаль, амбиции, швыряние возможностями. В армии на учениях это называется – «вспышка слева, вспышка справа». Сиюминутные влюбленности толкали на красивые жесты и подталкивали к отвратительным поступкам. Не хочу выглядеть школьным завучем, но поговорку «От любви до ненависти – один шаг» придумал не очень вдумчивый человек. Это от влюбленности до ненависти – полшага.

Но помню, случилось исключение: мастер спорта по боксу, близкий к Малышеву человек Саша Челюскин. Вот он действительно любил свою женщину.

Когда все уже отгремело, а Челюскин не только выжил, но и реализовался как бизнесмен, он купил катер. Даша очень не хотела этого, а после не хотела плавать по Неве. Челюскин настоял, и ее нелепо убило током на том самом катере.

У Челюскина на нервах развился рак, он стал слабеть, и в сентябре 2007 года его отпевали.Он был лучшим среди худших.

Не было самоубийств. Тут даже дело не в рефлексиях, которые братве были чужды на природном уровне. Глупо кончать с собой, если через минуту за тебя это прекрасно сделает другой.
На видео видно, как один из братвы хочет достать из-за пояса ствол
Самоубийства на войне всегда героические, когда нельзя сдаваться врагу, когда от позора поражения самурай спасается харакири. Ничего не получается, если сравнивать и с бомбистами начала ХХ века. Те «шахиды» часто стрелялись, когда в дверь вламывались жандармы. Братве и это было категорически чуждо. Братва не страдала идеями и не собиралась побеждать мир ценою собственной жизни. Собственная шкура – это другое понятие. Поверьте, я долго искал ну хоть что-нибудь в этом ключе. Нашел.

В феврале 1997 года известный тогда «тамбовский» персонаж, Степан Степанов по прозвищу Степа-Ульяновский решил сыграть в русскую рулетку. Разумеется, нормальной братве это в голову не приходило до этого. Но он был обдолбанный. Наган нашли быстро, барабан Степа крутил лично. Результат – дырка в виске. Все-таки это не то, что нам нужно.

Не было людоедов. Остановились только на зверствах по отношению к себе подобным.

В целом же их сумма поступков являлась завуалированной формой коллективного самопожирания. И при всем этом, это не было тупиковой ветвью эволюции. У них было будущее. Они привили обществу иммунитет к насилию. Вот завтра прочитаем новости про то, как сын зарезал мать и отца. Бывает.
Окончательное решение бандитского вопроса
После «нулевых» густой стрельбой уже и не пахло. Некому было. Лидеры оставили у себя по горстке самых преданных и способных на все, если что. Что-то вроде спящих боевых ячеек. И если уже принимали окончательные решения, то точечно. Это был уже тот самый бизнес, про который так долго объяснял «Крестный отец». Поэтому если и лупили, то по генералитету. Поэтому и лег Костя Яковлев-Могила, изрешеченный пулями в Москве.
Расстрел Яковлева-Могилы
Поэтому и ответить за такие акции уже было некому. Эту картину можно смело назвать «Доубивали». Жизнь дала им добежать и прихлопнула.

В стране же нарастала сильнейшая жажда общества в стабильности, спокойствии в завтрашнем дне, в индивидуальном комфорте, а у государства – в демонстрации своей силы и нерушимости.

И настала ошеломляющая тишина.

Глава 36
БРАТВА ПОСЛЕ БРАТВЫ
Когда тренеры были большими
Те, кто выжил, остались с нами с разным результатом. Кто-то имеет очень приличный бизнес, вежлив, с незаметным задором в глазах. Мир забыл, что они когда-то дышали огнем, как Змеи Горынычи, сидели в тюрьмах. Даже въедливые журналисты все меньше и меньше употребляют термин «авторитетный», намекая на их прошедшие 90-е. Родилось же новое-новое поколение, которое тогда не существовало буквально.
Раз уж автор чуть задел «казанских», то наглядным примером является генеральный директор знаменитого футбольного клуба «Рубин» Рустем Сайманов. Все в Казани были в группировках, но его репутация особенная. Когда-то, а это для Татарстана абсолютно не секрет, он приехал в Питер и лично лупил из автомата по самому свирепому своему врагу Хайдеру, то есть Закирову. В парадной дома на проспекте Энгельса в октябре 1995 года он ждал, пока поднимется лифт с Хайдером. Рустем мог послать людей, но приехал на ликвидацию сам и выпустил с напарником в лифт 96 пуль. Это было для него очень важно. За это и еще за другое он уже отсидел, а в данном случае Хайдер был настолько живодером, что Рустему на том свете та пальба зачтется.

Кто-то из выживших не имеет ничего. Растерял, прогулял, пронюхал. И они привели себя в порядок. Смогли подняться, как после сильнейшего нокаута. Но и те, и другие вспомнили вдруг заветы первых тренеров. Будто забытые откровения.

Они вновь пришли в спортзалы, а не в фитнес. Неглаженые футболки, пахнущие потом, вызвали у них детскую улыбку, и они с удовольствием засунули в них лицо, как ветеран целует знамя полка. Кое у кого остались в живых и тренеры. Они вновь начали их гонять, а пришедшая в разум братва – беспрекословно подчиняться дрессировщикам. Многие сами начали тренировать и себя, и детей. Но уже вчестную, на прочих равных условиях. Они оттаяли в своем спортивном детстве. И некоторые из тех, кто в СССР дошел до мастеров спорта, стали чемпионами мира и Европы среди ветеранов.

Выжившие в девяностых, в нулевых все друг с другом перессорились, а теперь большинство из них присели на скамеечку и все друг другу простили. До них на фоне усталости дошло – равный над равным права не имеет.

Когда спорт прочно занял первое место на пьедестале их стереотипа поведения, то справа уже имелось православие. Не хватало только вертикальной идеи. И она возникла так же естественно, как естественно было им в молодости не читать газет, но бить морду тому, кто плюнул на герб СССР. Все они с открытой душой восприняли идеи патриотизма. И над ними заиграл новый гимн России: «… Могучая воля, великая слава …». А эхом они все еще слышат прошлый гимн: «… Сплотила навеки Великая Русь…». И главное в этом – «навеки».

И вновь они стали социально и классово ценны. И вновь они образовали видимое только им единство - движение. Вновь четко понимают, что такое хорошо, а что такое плохо: «Навальный - враг нации, а лидер нации, как тренер, – всегда прав».
Об этом власть не думает. Не видит своих легионеров, как видели их в СССР. Не думает, что это сообщество сегодня – надежнейшая, искренняя их сила и оплот, а если нужно будет, то и вооруженный отряд партии. Это вам не петербуржцы, играющие в казаков и молодогвардейцев.

Попроси oldschool, они всех несанкционированных студентов сгребут, да в Неву выкинут. А если им помешает Росгвардия, то они и ее выкинут. Потом вскинут мускулистые руки к небесам и хором присягнут: «Ты нам царь!».

Им примерно по шестьдесят, но они кратно сильнее тех, кому тридцать.
Настоящий патриотизм
Пока же к ним не обратились, они ведут себя, как учили. Вот тренер всегда говорил, что даже в пустом вагоне метро спортсмен должен всегда стоять. Офицер, кстати, тоже. И весной 2021 года произошла на перегоне к станции метро «Площадь Восстания» крохотная ситуация.
Несколько ветеранов 90-х выпили и решили за руль не лезть. В вагоне они увидели юношу, раскинувшего руки и ноги так, что он занимал места три кряду, а дама напротив стояла. Сделав предварительное замечание, предсказуемо услышав соответствующий отклик, юношу подняли за шиворот. «После таких слов я бы раньше ему голову отрезал, а теперь только ладошкой хлопнул по щеке, а они сегодня все такие нежные, и перевернулся он так, что я на подошвах его ботинок название фирмы разглядел», – рассказал мне Серега Кушин, кого в 90-е боялось пол-Питера, кто потом упал очень низко, а потом поднялся на морально-волевых, выиграл чемпионат мира по ветеранам по вольной борьбе и тренирует пацанов.

Вот не знал этот невоспитанный молодой человек, что попал он под самых реальных гангстеров в прошлом.

Они готовы смеяться, шутить, но, когда дело доходит до веры и Российской Федерации, кино начинается в черно-белых красках. «Парни, откуда такая ярость?», – как-то спросил я компанию. «Вскипает как волна», – похвалил один из собеседников. «Потому что мы правы, и с нами Бог», - ответил другой. Мне показалось, что ответили мне хором и чуть-чуть привстали с кресел, потянувшись лбами в мою сторону.

Просто викинги договорились, что их бог войны Один принял православие.
Истинный патриот
Тост Сергея Михайлова, миллиардера и федерального бизнесмена, лишь порой вспоминаемого как «солнцевского Михася», на 50-летии Владимира Кумарина в петербургском ресторане «Золотая страна» еще в 2006 году: «К 50 годам наш юбиляр достиг звания истинного гражданина России. А в чем это гражданство проявляется? Проявляется оно в том, что Владимир великолепный семьянин, прекрасный бизнесмен, благотворитель, он строит церкви, помогает неимущим людям. На самом деле, он истинный сын России, которых на сегодняшний момент, к моему глубокому и нашему сожалению, очень мало. … Бог его любит. И все это для нашей страны, для России. Чтобы побольше таких сынов нашей России! И тогда наша Россия возродится, встанет с колен – экономических, социальных и прочих. Давайте трехкратное «ура!».
Привет Прилепину
Поверьте, совсем недавно мы долго сидели большущей компанией в петербургском ресторане. Столы, фактурные лица, пусть и не пить воду с лиц.

Сначала перекрестный разговор зашел о том, что братва никогда против власти не выступала, как это делает некоторая современная молодежь. Даже наоборот, всегда власть как метафору поддерживала. Так отчего некоторые до сих пор в тюрьмах томятся.

В унисон этому, один из столичных гостей, имя кого я не уполномочен объявлять, поднял тост за великую Россию, чуть позже абсолютно официально держал такую речь: «Вот мы недавно с уважаемыми людьми подсчитывали – это же сколько миллиардов долларов казнокрады из России вывели. На наш взгляд, миллиардов двести. Сидят по лондонам – жируют. Я вот недавно ветеранов войны угощал, так они впервые осетрину попробовали. Что они там в Кремле думают?! Поручают каким-то мальчишкам из ФСБ… Нам бы Он сказал, так мы эти двести миллиардов долларов в Россию вернули. Вытрясли бы из них, как пыль из ковра».
Манифестация покаяния
Петербургским апрелем 2021 года, в Купчино, на пересечении Дунайского и Витебского проспектов тихо был освящен Поклонный Крест во имя храма благоразумному разбойнику. Церемония прошла с благословения церкви, присутствовали представители метрополии, Смольного, ветераны братвы. Им есть что рассказать, но особенно некому.
(с) mitropolia.spb.ru, фото: Станислав Марченко
Храм планируется возвести в 25 метров, на 300-400 прихожан. Идею подарил давно понятный в подледном мире Ваня-Сачино. Его похоронили в Грузии в тот же день, как поставили этот крест. До этого исповедовал воровскую доктрину. Средства собирают мирно и незаметно те, кто выжил в 90-х.
Конец самого неприятного участника тех событий в Петербурга, Руслана Коляка
Если не верите, спросите у Артемия Наумова - настоятеля церкви святителя Петра, митрополита Московского на Роменской улице, возле Лиговского проспекта. Когда на место будущего храма благоразумному разбойнику люди с опасными лицами привезли камни, чтобы выложить Голгофу, то приехала полиция. Потому что им сказали, что блатные блатного хоронят. Они согласились, но поправили, что это было две тысячи лет назад.

В том же храме на Роменской каждый может приложиться к иконе благоразумного.
Икона Распятия «меж двух разбойников», 1711 год.
«Остановитесь, люди! Одумайтесь! И даже уже мы, разбойники, говорим вам: “Бог есть!”»
На ней – надпись: «И даже уже мы, разбойники, говорим вам: Бог есть!». Икон подобных в российских церквях не замечено, а эту подарил как раз Сачино, кто именуется теперь Иоанном. На образе не начертано, что это «завязавшие» преступники. В церковь порой приезжают и действующие, будто стремящиеся к осознанию.

Это первый такой храм в России. А может, и в мире. Догматическое основание – канонически библейское и предельно понятное. Первым же в рай попал разбойник, прибитый рядом с Христом, но уверовавший: «И сказал ему Иисус: истинно говорю тебе, ныне же будешь со мной в раю».
Раскаяние
Одни из них научились верить, а другие нет. Первые каются, вторые делают вид. Раскаяние – не сильная сторона русской традиции. В массе у нас принято быстро переходить из одной веры в другую.
Костя-Могила на строительстве храма
Раскаяние как бы подразумевается втихаря. Подавляющее большинство истинных коммунистов, видных деятелей партии и правительства СССР, сегодня так усердно молящихся на православные святыни, никогда не говорили миру о тех духовных переживаниях, которые должны были их трогать при принятии христианства.

Братва ничем от них не отличается. Просто контраст между их деяниями и мольбой заметней.
Глава 37
В КОНЦЕ БЫЛО СЛОВО
И Слово было Мафия
Так вышло, что мне дали поговорить с Владимиром Кумариным в «Крестах».

Несколько часов передо мной сидел будто высушенный однорукий старичок с больными зубами. На вид такой, которому приличному человеку надо помогать переходить через дорогу. Но под сердцем у него осталась пуля с того расстрела в 1994-ом, а в глазах весна. Вроде немощен через 14 лет заточения, десятилетие по своему желанию сидит в одиночке, как собака себя зализывает, одной рукой перевязывает. Не советовал бы схлестнуться.

– Что бы ты сделал, если бы тебя взяли и отпустили?

Лучше на эту тему не думать. Нельзя обольщаться слишком хорошими мыслями. Обольстишься и что-то упустишь.

– Ты больше, чем другой человек, думаешь о жизни и смерти. И сильные боятся?

Женя, мы же сколько об этом говорили. Когнитивный диссонанс – это не про меня.

– Представим себе, что ты такой как есть, на свободе и вдруг в стране что-то началось, как тогда.

Хорошо... Давай про смерть поговорим. Ты-то готов?

– Что скажешь там, наверху?

Вопрос в том, что мне скажут. А скажут всю правду, зачитают весь список. Прошлое купить невозможно же. И я отвечу, что все это правда, и меня направят в ад. Я знаю же это, поэтому готов поговорить о главном. Я скажу апостолу Петру, что есть такая книга Библия. Он ответит, что есть. Так вот в ней написано, что после ареста Христа в страхе он трижды отрекся от Учителя. И по сравнению с его грехом, разве мои грехи – грехи? Не ему мне предъявлять.

– Ты же к апостолу на стрелу идешь, – не сдержался я и замолчал на целую сигарету.
Владимир Кумарин перед холстом, который он приобрел для церкви
Неважно, согласен я или нет, но до сих пор меня не покидает то его высказывание. Он уверен, что ему в рай, и готов встречаться по этому поводу с апостолом. Он уверен, что выиграет тот спор. Хорошо, что это произойдет в потустороннем мире, иначе у апостола не было бы шансов. А так как апостол не может идти против своего убеждения, то непонятно было бы, что бы мы делали в писании без него.

Вот ты есть, и вот тебя нет. Удивительно. Я много думаю об этом.

Сгорела еще одна сигарета.

А что про меня говорят, если говорят?

Про тебя часто спрашивают, говорят, что ты очень сильный. Но говорят и то, что тебе не выйти. Как в старые времена – по тебе вопрос решен.

А ты?

А я говорю, что ты еще на наших похоронах простудишься.

Этой прозой это время сведет счеты с тем. Да, они проиграли, но на своих условиях. Но не заноситесь, прошлое сделало вид, что проиграло, и заранее объявлять час реванша не станет. И кто знает, какой мощности он будет.
Братва, Петербург, 90-е

Учтите – у мафии долгое терпение.
ТАКЖЕ ЧИТАЙТЕ