Через 10 лет та же беспощадная молодежь из разных кварталов стала заниматься рэкетом и делить доходы от него между собой.

В 1990-м году в Ленинград из Казани, где тамошние банды уже вовсю кромсали друг друга, стали приезжать беговые – те, кого разыскивали за убийства милиция и конкуренты. Они оказывались здесь с поддельными документами и без денег. Освоиться на новом месте им помогали свои же, успевшие врасти в местные криминальные структуры.

Первыми из таких вынужденных мигрантов были Ринат Гиламов по прозвищу Ружье и Жоркин.

Запомнить все производные от названий микрорайонов Казани – «тукаевские», «суконка», «тяп-ляп», «кинопленка» – было невозможно, так что всех стали называть просто «казанскими». «Казанские» сразу обратили на себя внимание агрессивной провинциальностью. Они обладали одним-единственным навыком – навыком уничтожения себе подобных, но зато его отточили до совершенства. Ничего другого они делать не умели и не хотели. В незнакомом городе без протекции существовать сложно, и крохотные коллективы с разных улиц татарской столицы один за другим стали представляться «малышевскими». Их не приняли в сообщество, испугавшись их дикой неуправляемости, но держали на подхвате, как и оружие, на всякий случай. Как сказал мне один участник того вектора: «Помнишь фразу из «Храброго сердца» - возьмем ирландцев, они ничего не стоят».

Первое время «малышевские» сдерживали агрессию «казанских», подкармливали их, не допускали их конфликтов с местными контрагентами. «Казанские» же оказались самодостаточны, они и в незнакомом месте продолжали отстреливать друг друга. Их названия ленинградцам ничего не говорили, а «перваки» мстили «борисковским», «жилка» терзала «тяпляповских» и наоборот.

В начале 1991 года в Питере оказались представители самой богатой и влиятельной группировки Казани, собранной из жителей ее центра, – «кировские». Их лидер, Наиль Хаматов по прозвищу Рыжий, ездил на джипе NissanPatrol, жил в гостинице «Астория» и рубашку второй раз не надевал. Хаматов приехал «крышевать» крупный татарский бизнес, связанный с нефтью. Наиль каждый месяц отправлял транши в Казань. Через некоторое время, когда обороты выросли, присматривать за Хаматовым из Казани прислали Мартина. Он-то, как уже было сказано, и застрелил Хаматова в том же 1991 году.

За пять лет до этого Владыковский служил в войсках спецназа в одном взводе с Юрой Колчиным, и в 1984 году они вместе приехали в Ленинград. Как только один из них стал работать с «тамбовскими» в офисе мастера спорта по боксу и будущего депутата Госдумы Михаила Глущенко, он сразу позвал с собой боевого товарища. Юрий Колчин родился в селе Дятьково Брянской области. Как и большинство ассимилировавшихся рэкетиров, он через некоторое время стал приглашать в город друзей детства, и в подчинении у Владыковского оказалось человек десять из этого далекого населенного пункта в Брянской области, за что он и получил прозвище.

Через много лет во время следствия Колчин будет проходить как организатор по делу об убийстве депутата Госдумы Галины Старовойтовой вместе с теми молодыми людьми из Дятьково, кого он пригласил к «тамбовским». После обвиняемым по уголовному делу войдет и Михаил Глущенко, который вместе со Старовойтовой попал от ЛДПР в Госдуму.

Первый срок Колчин получил в ноябре 1989 года, после того как был задержан на Некрасовском рынке во время игры в «три карты». К этому моменту он официально работал дворником в Кировском районе и числился членом ВЛКСМ. Ему дали два с половиной года колонии общего режима, но не за мошенничество, а за оказание сопротивления милиции с применением насилия: «Отказался подчиниться законным требованиям, выражался грубой нецензурной бранью, а затем укусил за живот милиционера Шарова, прекратил свои действия после того, когда участковым Сушковым были применены специальные средства». 29 декабря 1990 года Колчина освободили условно-досрочно, а уже через неделю, 7 января 1991 года, его вновь задержали сотрудники уголовного розыска.

«Колчин в неустановленное время, в неустановленном месте, у неустановленного лица незаконно приобрел огнестрельное оружие – пистолет конструкции Токарева ТТ, боевые припасы – 8 штатных боевых патронов калибра 7,62 мм и боевую гранату РГД-5…».

Он снова укусил милиционера: «Находясь в 4 отделении милиции, после изъятия у него оружия при выводе его из помещения для задержанных в туалет предпринял попытку скрыться и нанес удар ногой в грудь милиционеру Войновскому, причинив ему физическую боль, однако был задержан Войновским и Малинкой, которым оказал активное физическое сопротивление, при этом укусил Войновского, причинив ему ссадину руки». Сам Колчин так объяснил свои действия: «…он, Колчин, подумал, что его выводят убивать, и решил обратиться за помощью к прохожим на улицу».

Находясь в следственном изоляторе, Глущенко собственноручно написал заявление на имя начальника ГУВД (орфография и пунктуация сохранены):

«Я Глущенко М. И. описываю всю ситуацию. Все началось в 1976 г. На первенстве Европы в Турции. Как перспективного боксера меня начали вербовать, вернее остаться в Турции для проф. бокса. Я как патриот своей страны отказался. И тут все началось по приезду в г. Алма-Ата где я родился. Приезжали люди и вели переговоры по поводу возврата заграницу. Но я остался дома. Они стали за мной следить и сделали на меня установку. Специально познакомили с девушкой и сделали фабрикацию дела посадили в тюрьму. Городской суд приговорил к 8-ми годам. Я начал писать во все инстанции, в Прокуратуру, в организацию объединенных наций. И Верховный суд отменил 8 лет. Я сам прилетел в Москву на судебно-медицинскую экспертизу, там меня держали вместо 21 дня – 9 месяцев. Но все опять с помощью контрразведки Турции. Потом меня признали социально опасным для общества и отправили в Алма-атинскую психиатрическую больницу. В больнице при помощи разведки в меня кололи разные лекарства. И вот я вырвался и прилетел в Ленинград. Поступил в институт Лесотехнической академии и проучился два курса. Затем люди из Турции сделали так, что меня сильно попросили уйти. И также потом из холодильного института.

Я начал прятаться от них. Почти построил свою семейную жизнь. Женился. И вот они опять напомнили о себе.

31 декабря 1990 года они пришли ко мне и сделали мне предложение, чтоб я передавал им сведения и поучаствовал в подрывной деятельности – взорвать Запорожский танкостроительный завод. Я категорически отказался и последовал удар. На протяжении нескольких дней за мной ездила машина «наблюдателей» и в окна подсвечивали фонариком. Эти люди по национальности турки. Вечером проезжая ко мне подсел какой-то парень. Я его где-то видел. Мне говорила милиция что на Некрасовском рынке. Но точно не помню. Попросил чтоб я его довез до Купчино. Мне было по пути, я ехал к теще. Вдруг за нами увязались три машины. Мне предложили остановиться. Парень которого я вез тут же заснул. Я остановился и увидел пистолет. Я испугался.
Я считаю товарищ генерал это прямая подготовка чтобы меня посадили. Прошу разобраться в этом деле.
С искр. Уважением
Мастер спорта международного класса
М. Глущенко».

Вину за незаконное ношение оружия Колчин взял на себя, его приговорили к 3,5 годам лишения свободы. Глущенко отпустили еще до суда.

Одним из таких последних «благородных» поединков стала гибель Юры Соколова в драке с Ришатиком – боксером из Мурманска. Схватились они в квартире, которую Соколов получил от государства, когда стал чемпионом мира по дзюдо. Говорят, что поводом явилось нежелание Соколова падать под каких бы то ни было лидеров.

Когда в ОПГ оказалась шпана, у которой не было шансов против мастера спорта в рукопашном поединке, они стали пускать в ход оружие. Еще больше масла в огонь подлили «казанские», которые только и умели, что стрелять. Скоро все стали повторять слова, приписываемые Малышеву: «Сейчас кулаками ничего не решишь». Конечно, афоризм не тянет на нобелевку. До него и Аль Капоне уверял, что «добрым словом и пистолетом можно добиться большего, чем одним добрым словом».

Блатные пытались увещевать молодежь, нажимая на эффективность дипломатии, умения вести диалог, на свой лад пересказывали детский рассказ «Тайное становится явным», но все-таки отступили, увидев бессмысленность этих уговоров.

Встречи больше не проходили в теплой товарищеской атмосфере. Братва выходила из машин молча, за руку здоровались только старшие. Остальные вставали полукругом, держа правую руку за пазухой. Деловая, конструктивная интонация стала уходить из разговоров. В споре выигрывал тот, кому удавалось запугать противника. Первое, что было важно – это количество людей и машин, которые подъезжали к месту встречи. Вторым фактором стало оружие.

В 1990 году пистолеты и автоматы перестали пылиться в офисах и ждать своего случая и превратились в обязательную часть рабочей униформы. В багажниках возили бронежилеты. Находчивые тут же вспомнили спартанский метод ведения переговоров: отправляли на них одного человека без машины и оружия. Десятки парней, к которым он подходил, чувствовали себя глупо. Переговорщик же вел себя дерзко, тем самым еще усиливая замешательство оппонента. Друзья одинокого дипломата тем временем прятались вокруг и наблюдали за происходящим, переписывали номера машин, а в острый момент, если он наступал, выходили из укрытия и застигали противника врасплох.

Стволы поначалу служили для запугивания, в крайнем случае из них стреляли по ногам, но долго на одних угрозах было не продержаться, они теряли действенность.

В 1991 году около десяти машин собралось на Медном озере. После резкой фразы один из старших достал ствол, его оппонент иронично заметил: «Достал, так стреляй» – и демонстративно подставил лоб. Пуля не испугалась лба.

Какой бы ты ни был мастер спорта, но в Советском Союзе единицы не то что стреляли, а даже про охоту в лесу читали только у Михаила Пришвина. Вернее, не читали, а слышали про эти произведения. Исключение составляли только биатлонисты. Но спортсмены знали, как устроен их мир, и быстро вышли на тренеров в профессиональных тирах. Там работали бывшие чемпионы по стрельбе, они, как и многие прочие, перестали получать зарплату, государство и к ним потеряло интерес, и в их руках остались чуть ли не бесхозные полигоны.

В основном тренировки шли на Аптекарском острове, где на месте тира сегодня находится ресторан «Гинза». На Васильевском Среднем проспекте, где на том месте давно вырос клубный дом. Не остались без внимания и тиры при военных училищах. Идея договариваться с воинскими частями, расположенными в Ленинградской области, где можно было уже хоть на танке прокатиться, в голову пока не приходила.

Братва приходила со своим оружием, как правило с ТТ, а им ставили руку. Также их обучали лупить из винтовок. Здесь они справно платили за аренду, тренировки и боезапас. Притом слушались, ведь им говорили тренеры, пусть не своего спорта, но все равно «святые». Это было вбито с детства. А тренеры смотрели на это с грустью, но своих мальчиков не сдавали. Срабатывал классический мамин механизм – что бы ни случилось, ее сын не виноват, это его втянули в дурную компанию.

Году так в 90-ом заслуженного тренера по вольной борьбе оскорбили буквально на трамвайной остановке. Причем еще и ударили. А сделали это какие-то молодые, представившие, что они уже стали бандитами. Тренер буквально со слезами вернулся в зал. Тех нашли. Борцы их прилюдно топили в Неве возле Высшей школы спортивного мастерства на Каменном острове. Топили, вынимали, вновь засовывали под воду. В этом было что-то религиозное, так как спортсмены делали это необычайно искренне. Наконец, их отпустили, но предупредили: «Если вдруг увидим хоть на какой-нибудь стрелке, тогда навсегда к рыбам».

Так что ученики продолжали чтить главных воспитателей в своей жизни. Пусть практически уже превратились в совершенно других существ.

Возвращаясь к тренировкам по стрельбе, можно смело сказать, что все это было зря потраченное время. Просто для спортсменов стрельба в тирах была в новинку, не более. Как дилетант, считающий, что если пару раз проехать на гоночной машине, станешь пилотом. В той стрельбе, что вскоре станет нормой на улицах, профессиональные навыки не имели никакого значения.

Важен был дух и цинизм. Мало кто думает, что мир давно имеет наработанную статистику уличной стрельбы. Она делится на гангстерские стычки и столкновения между полицейскими и преступниками. Так вот, средняя дистанция на этих дуэлях составляет от трех до пяти метров. То есть, вроде бы любой старшеклассник может попасть с этого расстояния. Да, но попасть в тире. На практике же все становится иначе.

Человек в таком состоянии видит, слышит и действует по-другому. Нервы, знаете ли. И чемпион мира по стендовой стрельбе в парадной может проиграть молодому пареньку, который вообще ни разу в жизни не стрелял. В таких ситуациях побеждает не мастерство, а внутренняя, заранее заготовленная решимость.

Поэтому первоначально вся стрельба в Петербурге и пошла в упор. Ждет исполнитель цель в парадной возле мусоропровода, слышит, как открываются створки лифта – и вся недолга. Или подходит к медленно паркующийся машине да лупит всю обойму в боковое стекло водителя. А еще лучше, если догнал и в спину.

Это чуть позже появятся те, кого армия научила бить из оптики, из гранатометов, хватать жертву короткими очередями из Калашникова. Они еще «висели на стене». Пока же они развлекались в тирах, а тренерам задавали идиотские вопросы, пронизанные даже не бандитским, а детским мировоззрением: «А вот, если что – Вы смогли бы с крыши, метров за 300 в кого-нибудь попасть?».

Лучшие, но бывшие стрелки СССР улыбались, отвечали, что это проще, чем они даже думают. Но отказывались: «Будем считать, что я этого не слышал».

А этот фактор напрямую был связан с тем местом, где они родились и сформировались. Наиболее непривычная, даже неприятная модель была у «казанских». Где-то далеко в столице Татарии они давно поделились на уличные банды, а то, что в Ленинграде их всех считали некой единой сущностью, было проблемой ленинградцев. Когда в Ленинграде в 70-х годах шпана просто традиционно дралась на салютах, в Казани все было уже поделено на улицы. Каждый пацан знал все улицы Казани лучше таксиста – куда можно заходить, а куда не стоит. Все в прямом смысле делились на банды с четкой иерархией, традицией, животными правилами. В Казани они начинали междоусобную резню, а та переходила на группировки «казанских» в других городах. Понять этого никто не мог. Тем более, что Казань была единственным городом в России, где не могло быть ни одной неместной группировки. Даже в ближайших крупных городах с якобы схожими признаками, такими как, например, Саранск, Альметьевск, Набережные Челны, ничего похожего не было. Оттуда заезжали в Питер маленькими группами и вливались в чисто петербургские декорации. По отцу этногенеза, историку Льву Гумилеву, это степная модель. Такие топонимы как Воркута, Пермь, Омск, Архангельск, конечно, поставляли спортсменов, но и эти, в большинстве своем, имели сосланных, судимых родственников и отцов. Они как привыкли к лагерному духу, так никакие набережные Невы не могли его выветрить. Модель чисто уголовная, можно сказать, родная. А то, что в ней не было воров в законе, то это влияло лишь на подчинение черному миру. Вернее, на отсутствие такого подчинения. Ушедшие в братву из армии и создавшие свои коллективы, разумеется, привнесли военную модель. Это наблюдалось на первых порах у афганцев, у бывших сотрудников ОМОН и спецназа. Азербайджанцы, дагестанцы, чеченцы, безусловно, продолжили черкесскую традицию, в которой славяне категорически не разбирались.

Другое дело, что в Петербурге они не смогли создать сколько-нибудь значимые коллективы. Со временем таких стало мало и, как говорится, да и тех не было. Дело в том, что когда они только-только, в году так 1990-ом впервые начали показывать зубы, их встретили очень жестко. Причем на встречи эти собирались гуртом со всех бригад. Были небольшие общности, которые не отказались от опыта и воспитания советского спорта. Там практически запрещалось выпивать, чуть ли не курить. А при малейшем запахе наркотиков человек изгонялся. Такие не посещали рестораны, клубы, бегали по утрам.

Нельзя забыть про одну крайне необычную группу, во главе которой встал Андрей-маленький. Он пришел из комсомольских вожаков районного уровня, набрал к себе демобилизованных солдат, повоевавших уже в Чечне, ввел дисциплину, в прямом смысле, подсмотренную в американских боевиках.

Так, за нарушения там могли отрезать палец. Примерно то же самое случилось и в истории с бывшим партийным работником, а потом временно помощником Собчака Юрием Шутовым. Заместителем у него был герой Афганистана Гимранов, они преуспели в убийствах и чужих, и своих, были бессмысленно жестоки. Партийная модель.

Наконец, от тактики перейдя к стратегии, закрепим две основные модели, которые и повлияли на весь ход на будущем театре военных действий. Конечно, в данном случае, эти ключевые модели покоятся на именах двух основных явлений Петербурга – Малышеве и Кумарине. Но они отличаются до уровня «мужчина-женщина».

Малышев, вернее вокруг Малышева сложилась горизонтальная вертикаль. То есть он был первым среди равных. Его уважали или обязаны были уважать, с ним все «подписали» пакт на случай войны с агрессором и в случае глобального противостояния с кем-то, а все понимали, что с «тамбовскими», под его знамена все феодалы должны были собраться вместе со своими ратниками. К его мнению очень даже прислушивались, но у каждого был уже свой замок со своим хозяйством, и дань Малышеву они не платили. Это можно считать демократической моделью.

Кумарин же был совершенно другой. Он выстроил классическую вертикаль: он, заместители, начальники департаментов и так далее. Он вникал даже в решения тактических вопросов. Соответственно, и его казна пополнялась по федеральному признаку. Абсолютно монархическая история.

Малышевские же обложили окраины. Прежде всего, Красносельский район. Потом даже появилась целая бригада – «красноселы». Можно вскипеть от изучения причин – отчего Кум захватил центр, а Малыш - новостройки, но на мой взгляд все проще.

Кумарин приехал в Ленинград поступать в институт. То есть, он провинциал, а любой нормальный такой стремится посмотреть на центр города. Другое дело, что Кумарин усерден и талантлив. Он и газеты читал, и на витрины смотрел внимательно. Малышев же, может и родился в Псковской губернии, а начинает помнить себя только с той поры, когда его отцу – мастеровому дали комнату на углу Лиговки и Обводного, а потом за высокие достижения на производстве отмерили квартирку в самом конце Ленинского проспекта. То есть Малышев – ленинградец, но с окраин. А таким всегда милей высотка в Купчино, чем проходной двор на Петроградке. Их схватка была бы похожа на битву гиганта с титаном. Но она так и не состоялась.

Конечно, это отсылка еще к уличной частушке чуть ли не 20-х годов. «Жулик будет воровать, а я буду продавать, мама, я жулика люблю». Любой народный шлягер время от времени подвергался изменениям. Например, в сталинские годы, когда героем времени априори был полярник, летчик, артиллерист, народ сделал так: «Мама, я за летчика пойду!». Это своего рода короткое «яблочко»: «Не за Ленина, да не за Троцкого, А за матросика краснофлотского!» Так что Шевчук принципиально сменяет жулика на сменившего его братана.

«Он не панк, он не хиппи… не мажор, не тусовщик …
Он отделает любого теоретика кунг-фу
Он за железный порядок, он почти без наколок …».

Не ясновидение, а попадание в реальность.

Но уже с послевоенных времен бандитизма в СССР, действительно, не было. В головах граждан этот термин больше ассоциировался с басмачами в Средней Азии. Но порой это слово вырывалось даже в печать.

В 1983 году на экраны кинотеатров вышел фильм «Грачи».

В основу легла подлинная история братьев Билык и их родственников. Они орудовали в Краснодарском крае, убивали на трассах владельцев машин, грабили сберкассы, на их счету жизни милиционеров. Одного из членов банды убили при задержании, Билыка-старшего расстреляли по приговору, младшему отмерили 15 лет.

Важно же то, что санкцию на возбуждение уголовных дел по этой редчайшей в 70-80-х годах статье давали наивысшие партийные органы. То есть признание такой аномалии являлось вопросом политическим.

Термин «бандит» быстро прикрепился и к рэкетирам. Это был синоним американскому «гангстеру». Просто «гангстер» звучит более стильно. Да и одевались они в лучшие костюмы от лучших домов, покуривая сигары под ритмы свинга. Наши же сидели отечественно – в кожанках, спортивной униформе, а вместо джаза таких, как Гленн Миллер, в их уши летела какофония дискотеки 80-х от другого Миллера – Стива. Хит времени – шлягер «Абракадабра»: «Я воспламеняюсь, я не могу остыть, я попал в замкнутый круг». И так каждый вечер и, как говорил мой знакомый замполит: «Под хохот полногрудых девиц западного пошиба».

Так что вроде братва тоже была вооружена, и причем намного лучше тех прошлых советских бандитов, но в отличие от прежних они и не скрывали ни своей принадлежности к группировкам, ни образа жизни. Бандит же тот, кто прячется в лесу с топором, ожидая проезжего купца, тот кто налетает всадниками на деревню, где только что отстроили школу или тот, кто убивает инкассатора, а потом как ни в чем не бывало приходит на работу, изображая мирно пашущий трактор. А братва же на каждом углу подчеркивала. Но сами они себя так не называли. Это им не нравилось. Рэкетиром тоже себя называть не изящно, кстати, это слово и не прижилось, хотя в 1989 году на «Ленфильме» начали сниматься 15 серий именно с названием «Рэкет», а вышел сериал в 1992-ом.

Прошлое позиционирование через прелестное слово «движение» подзабыли, и осталась одна братва. Тогда вся братва так себя и называла, как-то же надо было называть.

Сегодня же это приобрело даже не саркастический, а шутливый, добрый, приветливый оттенок. Да в каждом офисе кто-то может сказать: «Привет, братва». Но он уже обращается чуть ли не к хипстерам.

То, что 18 декабря 1988 года между бывшими спортсменами произошло вооруженное противостояние, им самим казалось чем-то исключительным. Уже через месяц после конфликта они перестали даже огрызаться друг на друга, никто не собирался никому мстить. И все-таки, как только возникло словосочетание «мой кооператор» или «мой коммерс», между вымогателями стали постоянно происходить стычки. Мой «коммерс», мой «мерс» …

Схема, случайно изобретенная Малышевым, когда представители двух сообществ назначали встречу на определенное время с целью разрешения спорной ситуации, стала использоваться регулярно. Появилось выражение «забить стрелку», которое буквально означало «назначить определенное время для выяснения отношений». Первое время стрелки были мирными, сторонам удавалось без применения силы найти приемлемый для всех выход из положения. Спортсмены пока ощущали не то чтобы взаимные симпатии, но некую общность, не дающую им без особого повода вести себя агрессивно. Участники могли несколько лет назад заниматься у одного тренера. Они все еще при встрече обнимали друг друга. Трудно было поверить в то, что им не удастся договориться по-хорошему. Однако рано или поздно должны были возникнуть ситуации, когда никто не мог уступить. Их нельзя было разрешить иначе, кроме как с применением физической силы.

Спортсмены стали говорить про некоторые стрелки, что съезжаются «бампер в бампер», что, с одной стороны, просто соответствовало действительности, а с другой - было калькой с выражения спортивного комментатора Николая Озерова «кость в кость», подразумевающего бескомпромиссную игру в хоккее. Все чаще и чаще встречи заканчивались драками и, соответственно, тем, что их участники оказывались в больнице. Бейсбольные биты в городе еще не продавались, так что рэкетиры либо кроили друг друга по старинке – кулаком, либо пускали в ход арматуру. Самым популярным орудием стали дубовые ножки от столов из гостиницы «Октябрьская». Они мало того, что были тяжелыми, так еще и легко откручивались. Крепкие ребята заходили в гостиницу вчетвером, заказывали у официанта кофе, потом поднимали коленями столешницу, выкручивали все четыре ножки, складывали стол со скатертью на пол и исчезали. Этим ножкам суждено было разбить сотни лбов и десятки стоек «жигулей».

В самый разгар этой бойни в городе практически в открытой продаже появилось огнестрельное оружие, которое привозили из Прибалтики и из Ленинградской области, из расквартированных в Сертолово армейских дивизий.

Только с одного из складов эстонской воинской части ПВО в те дни было украдено 43 автомата Калашникова и 261 пистолет Макарова. На Апрашке продавали новые, «в масле» АКМ по 1200 долларов и ПМ по 500. Кроме этих, самых ходовых товаров, можно было достать гранаты и даже гранатометы. Наши герои стали скупать это добро цинковыми ящиками. Разумеется, они не думали о том, что будут стрелять друг в друга, но ствол за пазухой придавал уверенности на случай драки, а как только он появился у одного, пошла цепная реакция. Началась гонка вооружений. Иногда боеприпасы покупали вообще без практической цели, исключительно из любопытства. Одна компания борцов как-то приобрела ящик гранат. Вернее, нашла его у своей кооператорши Марго, которая имела магазин возле станции метро «Площадь Восстания». Поехали в ЦПКиО посмотреть, как они будут взрываться. Они одну за другой бросали их, не забыв вынуть чеку, на лед замерзшего пруда, и ни одна не разорвалась. Вскоре к ним подошел постовой из будки и возмущенно воскликнул: «Кто тут за вами убирать будет!»

Самую одиозную покупку совершил Владимир Кумарин. На стоянке у аэропорта «Пулково-2» он хвастался полутораметровым авиационным пулеметом, снятым с истребителя МИГ. Это устройство стреляло не пулями, а маленькими снарядами, способными пробить стену пятиэтажного дома. Никто, включая самого Кумарина, не знал, как им можно было бы воспользоваться. Даже для того, чтобы просто вынуть его из машины и привести в действие, понадобился специалист и несколько минут времени.

Но все это перегибы на местах. Главное – нам понять, от какого слова произошел всем ясный термин «стрелка». Ну не от часов же, мол, во сколько договариваемся. И не от Стрелки на Васильевском острове. Это производное от существительного «стрелок». В основе же глагол «стрелять». И если ты не готов стрелять – идти до конца, тебе нечего там делать.

Одно из свидетельств этому – подслушанный в 1991 году телефонный разговор одного бригадира и сохранившийся до сегодняшнего дня в виде стенограммы (приведена дословно):
«Инициатор разговора Кира - жена «МН», просит «МН» купить сыну жвачку, затем передает трубку сыну – «А»:
А – Папа, купи мне жвачку и автомат.
МН – Зачем тебе автомат?
А – Такой же, как у тебя в машине лежит.
МН – Это не автомат, а пистолет.
А – Пистолет.
МН – Хорошо».
Сегодня многие из тех, кто вновь стали нормальными людьми, не знают, что теперь рассказать детям.

Походили, пообменивались одинаковыми бреднями и ждем приказов. И их дали. Оружие сдать, каждому найти бутылку с бензином и держать ее возле сейфов с делами агентов на пожарный случай, если революционные массы ворвутся и начнут все крушить и грабить. Задумчивые, мы разбрелись по кабинетам. Не то чтобы мы были за путч или против него, просто в этом было что-то позорное. Сдались еще до того, как противник стал атаковать.

Поматерясь, перекрестясь, наша группа «ух» пошла прогуляться по Невскому, чтобы хоть не сидеть в ожидании разъяренной толпы.
Невский же жил своей обычной жизнью и все шло своим чередом. Карманники крали, жулики облапошивали, спекулянты наживались. Центровой Ленин, как всегда, скупал валюту на Думе. Никакой политики, только нажива. Раздав кому-то затрещины и поболтав с солидными аферистами, мы припарковались к гостинице «Астория». Это сегодня там типично шикарно-дорого, а тогда туда кроме элитных проституток и дипломатов мало кого пускали.

На первом этаже, за столиками мы наткнулись на два бодрых коллектива. Там уже заседало несколько омоновцев и воркутинских. Это сейчас ОМОН – чуть ли не под 500 человек, а тогда их было не больше 20. Все мастера спорта, рыцари, все без лат весили за 100 кг. Во главе их сидел Нестеров, а на правой ноге у берца красиво был на специальном ремне подвешен нож неимоверной строгости. Рядом в кожанках раздольно разлеглась братва. О чем-то терли и причем общественно значимом.
Завидя нас, все обрадовались и без вступления начали задавать единственный вопрос: «По каким улицам в Ленинград войдут танки?». Мы отшучивались – где мы, а где танки. Больше смеялись над ними. Кто-то подкалывал, что надо сначала узнать толщину брони, потому как клинок Нестерова может не пробить башню.

Воркутинские разозлились. Старший из них, чтобы прервать сарказм, четко и коротко сформулировал их цели и задачи.
Оказалось, что возле здания городской прокуратуры на углу Исаакиевской площади и улицы, названной в честь декабриста Якубовича, стоят их машины. А в машинах тех своего часа дожидаются несколько гранатометов и прочее нужное. И если они узнают, как будут заходить танки, то среди них есть парень-афганец. Он подобьет первый танк и последний, остальное дело техники остальных, вооруженных «калашами».

До меня дошло, что они серьезно. И ни у омоновцев, ни у нас не возникло мысли пойти и их разоружить. Они тупо знали, что ортодоксальные коммунисты вернут все обратно. Для кого-то это был конец демократии, для них – конец Гуляй-Поля.
А напротив Мариинского дворца уже собирались какие-то студенты, демократично настроенные обыватели, чуть ли не уличные музыканты. Чуть позже они начнут сооружать смешные баррикады из раскладушек и табуреток. Очевидно, чтобы поставить заслон военщине. Молодежь была реально идейная. Там выступал Собчак, и на Красную Пресню это было совсем не похоже.

В Ленинграде было под 20 тысяч милиционеров, дивизия внутренних войск 5402 стояла возле Эрмитажа на улице Халтурина, ныне Миллионной. Четыре этажа Большого дома набиты сотрудниками Комитета государственной безопасности. У всех них не то что табельные пистолеты Макарова, а пулеметы в дежурных частях. И все, судя по всему, разоружены и только и готовы, что поджечь архивы. А передо мной сидела горстка спортсменов, готовая воевать, то есть жертвовать жизнью. Раз так, то это и есть настоящая власть, на тот момент единственная. А раз так, то она имеет право на царство.

Тогда ее еще не было, но именно в этом месте стояли те машины «воркутинских», набитые оружием. Это символично вяжется с его «Черным квадратом» – предреволюционной картиной, имеющей глубочайший смысл. Черный квадрат – это портал в совершенно другой мир. Можно сказать, что оттуда надвигалась нехорошая энергия. Вскоре всех засосет в эту дыру, как это случилось после 1917-го.

Юрист Эдуард Торчинский, родился в 1959 году:

В ноябре 1989 года были арестованы тренер по боксу детской и юношеской спортшколы Красногвардейского района Валерий Ледовских и Габриэл Мирилашвили, брат Михаила. В июне задержали экспедитора кооператива «Витамин» Владимира Кумарина. В феврале 1991 года для пущей изоляции Кумарина переводят в изолятор КГБ.

В первый же день во внутренней тюрьме КГБ Кумарин пишет заявление: «Прошу Вас дать указание выдать мне второе одеяло. Под одним одеялом приходится «сворачиваться в комочек» и от боли в спине просыпаться. В моей просьбе прошу не отказать». На заявлении стоит резолюция: «Согласовать вопрос с врачом» и подпись: «Дежурный Малышев». Им вменялось несколько не связанных между собой вымогательств, избиений и тому подобного.

Слушания по делу походили в течение года. К каждому приезду обвиняемых в зал суда, благодаря заботе Михаила Мирилашвили, им выдавали продуктовые наборы с бутербродом с черной икрой, бутербродом с палтусом, люля-кебабом и мелко нарезанными фруктами.

Приговор должны были зачитать 19 августа 1991 года. Прокурор запросила для Кумарина 10 лет лишения свободы в колонии строгого режима, для Ледовских – 9, а для Мирилашвили – 8.

Из-за путча вынесение приговора Кумарину не состоялось 19 августа и было перенесено на 4 сентября. Мирилашвили был осужден условно за подделку трудовой книжки, куда внес запись о должности подросткового врача для получения лимитной прописки в городе, и вышел из зала суда. Ледовских был осужден за подделку временного талона водительского удостоверения на Некрасовском рынке и избиение сожительницы. Девушка пришла в суд с цветами, вручила их судье и заявила, что любит Валеру. Он сразу и вышел. Кумарина освободили через год. Так что судья увидела, кто выиграл в путч, и сделала политически правильный выбор.

«Очень долго приговор не вступал в законную силу, и я до января 1992 года так и сидел в «комитетской» тюрьме. А потом меня перевели в «Кресты». Там я пробыл месяца три. Там уже очень четко чувствовалось разделение на «тамбовских» и «малышевских». В камере я сразу фамилии не назвал, начал с людьми разговаривать, выяснилось, что очень многие, кто там сидел, со мной знакомы. Они только на следующий день узнали мою фамилию. Я в одной камере с «малышевскими» сидел – со Слоном и Марадоной. Вот так забавно получилось», - вспоминал сам Владимир Кумарин в интервью Андрею Константинову.

Остается добавить трогательные строчки из характеристики Владимира Кумарина, представленной на суд Благотворительной миссией для малоимущих и детей-сирот Детского дома Смольнинского района: «За время работы проявил высокий уровень знаний в организации детского питания. Большое внимание уделяет качеству приготовления пищи и ассортименту, учитывая возрастной уровень детского питания. В общении с подчиненными тактичен».

«На столкновении эпох, в 1991 году я была заместителем председателя Союза журналистов Ленинграда. Года три я уже была членом партии, но тогда возникла идея создания демократической платформы КПСС и встал вопрос чуть ли не о ликвидации КПСС. Мы решили приостановить свое членство в партии, но, чтобы не подумали, что я это делаю из-за нежелания платить взносы, я заранее заплатила до конца 1991 года. Это случилось в предпоследний день путча. Я зашла в Куйбышевский райком партии, что находился во дворце Белосельских-Белозерских, на Невском. Меня случайно встретил начальник районного отдела КГБ Анатолий Иванович Гиряков. Я его не очень хорошо знала. Он пригласил меня к себе в кабинет, налил кофе, а потом как говорит: «Больше ко мне никогда не приходи. У меня руки в крови». Я ничего не поняла и страшно испугалась.
На следующий день, 22 августа мне говорят – «Гиряков застрелился!».

Анатолий Гиряков родился в 1939 году. В органы он мог попасть только к 1960 году. Никакой крови на его руках в прямом смысле этого слова уже быть не могло. Значит, под кровью он понимал гонения на инакомыслящих, которые, безусловно, были. Все же этим Гиряков доказал, насколько он был верен системе. Это история не про трусость перед расплатой. Он хлопнул дверью, когда идеалы рухнули. Так же поступали некоторые чины царской охранки после Октябрьской.

«В те дни я служил в КГБ Ленинграда и помню ту ситуацию с Гиряковым. Помню, он был жизнелюбивым, неконфликтным, в Куйбышевском отделе специализировался больше на молодежных организациях. Ничего серьезного на его территории не происходило. Когда нам сказали, что Толя покончил с собой, то все это восприняли даже спокойно. Атмосфера была такая, что когда мир рушится, то смерть одного из нас никого не задела. Когда ГКЧП пришел конец, мы сидели на четвертом этаже Большого дома и думали, когда за нами придут сотрудники милиции снизу. Тогда же с первого по четвертый этаж – это были кабинеты ГУВД. В прямом смысле, мы считали, что они могут к нам подняться и нас арестовать».

Мощным аккордом, на который тоже особо не обратили внимания, стала смерть члена ГКЧП, министра внутренних дел СССР Пуго. Сын латышского стрелка, всю жизнь шагавший по партийной лестнице, 22 августа он добровольно ушел из жизни вместе со своей женой. А 24 августа в своем кабинете это сделал и первый заместитель министра обороны, маршал Ахромеев. Причина – провал ГКЧП. И не было сценариста, кто захотел бы осмыслить эти высказывания. Мир понесло вперед.

Эти чемоданы не могла обойти и братва. Но так как тратить деньги она пока готова была только на собственный разгул и разврат, то для того, чтобы красоваться с «Дельтой», она нагибала коммерсантов. Причину откопали мгновенно – чтобы быстро подъезжать в случае наездов других группировок.

Платило за связь, разумеется, тоже купечество. Минута стоила полтора доллара. На черном рынке доллар уже стоил более 30 рублей, а заплата среднего оперативника милиции состояла, примерно из 250 рублей. То есть ее хватило бы минут на 5 мобильного трепа.

Сегодня статус и влияние на умы той громадины можно сравнить разве что с бизнес-джетом, которые избранные порой заказывают в России.

Там по-прежнему шло гулянье, танцевали и так далее, но за сдвинутыми столами уже сидели ухватившие жизнь за хвост. Вон – «тамбовские», чуть поодаль заехавшие «кемеровские» и так далее. Накатывался 1991 год.

Сегодня в этом магазине перестроили все. Остался лишь мраморный мощный пол на первом этаже. Вступите на него. Эти плиты не похожи на окружающие дизайн. Вы будто ступаете по останкам Карфагена, который сам себя разрушил.
В те дни братва еще была какая угодно, но до одного они точно еще не докатились, одно они точно не знали – еще немного, и большинство из них вскоре превратятся в серийных убийц.

1991-ый можно считать точкой окончательного разрыва с предыдущей традицией. История доказывает, что именно это ведет к радикализации, после чего пассионарии идут до конца, не жалея ни себя, ни других. Война всегда завершает удачную революцию.

Конец первой части. Звучит Реквием Верди - мощный хор, литургический текст о Судном дне.